Ограничения принципа доступности правосудия в ходе проводимой реформы процессуального законодательства Российской Федерации

Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод. Так гласит ст. 46 Конституции РФ, постулируя тем самым фундаментальный принцип отправления правосудия, а именно принцип доступности судебной защиты. И если на гарантии, составляющие непосредственное содержание данного принципа, прямых посягательств со стороны законодателя не наблюдается, то воздействие на косвенные характеристики – условия реализации принципа доступности правосудия – производится в ходе последних реформ процессуального законодательства достаточно активно. Однако последствия таких якобы косвенных изменений могут оказывать при ближайшем рассмотрении весьма явное влияние на основы правосудия в целом.

Исследователи выделяют ряд факторов, в зависимости от которых находится реализуемость принципа доступности правосудия. Среди них, в частности, упоминаются территориальная доступность суда, отсутствие экономических препятствий к получению судебной защиты*. Именно на негативном влиянии законодателя на данные факторы в ходе последней реформы процессуального законодательства хотелось бы остановить свое внимание в настоящей статье.

Как известно, с 1 октября 2019 года в Российской Федерации претерпела изменения система судов общей юрисдикции, в которой в качестве судов третьей инстанции отныне выступают новые органы – кассационные суды общей юрисдикции*. Отчетливый тренд законодателя на унификацию судоустройства с одной стороны способствует понятности процедур судебной защиты, однако с другой стороны напрямую понижает степень доступности правосудия. Данный вывод основан в первую очередь на статистических показателях. По данным судебной статистики, размещенным в открытом доступе на сайте Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2018 году до непосредственного рассмотрения кассационной инстанцией дошли лишь 4% от общего количества рассмотренных жалоб и представлений*. С учетом того, что также с 1 октября 2019 года ликвидирован этап фильтрации обращений в суды общей юрисдикции третьей инстанции и введена система непосредственного кассационного обжалования*, нагрузка на новые кассационные суды общей юрисдикции возрастет примерно в 25 раз. Теперь обратим внимание на следующий факт: до реформы судоустройства кассационная инстанция существовала в каждом субъекте Российской Федерации, то есть общее количество судов третьей инстанции равнялось 85. Вновь созданных кассационных судов в системе судов общей юрисдикции всего 9, кроме того, они являются надрегиональными. Анализ вышеприведенных фактов влечет за собой следующий логичный вывод: количество судов сократилось в 9,5 раз при увеличении на них нагрузки в 25 раз. При таких показателях коллапс в системе не станет неожиданностью. Воздействие законодателя на косвенные характеристики принципа доступности судебной защиты, очевидно, окажет прямое влияние на само его содержание: неизменно снизится качество правосудия, сомнению подвергнется сама возможность восстановления нарушенных прав в ходе судебного разбирательства.

Однако на принципе доступности правосудия отразились не только вышеприведенные нововведения. Дискуссионным и, пожалуй, преждевременным изменением также является установление законодателем профессионального ценза на представительство в судах. С 1 октября 2019 года в качестве представителей заявителя в арбитражных судах вправе выступать как минимум лица, имеющие диплом о высшем юридическом образовании, а как максимум – адвокаты и лица, имеющие ученую степень по юридической специальности, вне зависимости от инстанции. Что касается судов общей юрисдикции, граждане еще смогут самостоятельно или с помощью «неюристов» защищать свои права в районных судах и у мировых судей*. Соответственно, по делам, рассмотрение которых производится в районном суде в качестве первой инстанции, без помощи профессионального юриста граждане не смогут защищать свои права, уже начиная с апелляционной инстанции.

Тот факт, что профессиональное юридическое сообщество неоднозначно отнеслось к данной новелле, хотя, казалось бы, кто как ни мы являемся прямыми выгодоприобретателями таких инициатив, лучше всего иллюстрирует спорность и несправедливость такого подхода законодателя. К сожалению, благосостояние населения нашей страны абсолютно не допускает существования в процессуальном законодательстве профессионального ценза. И если ввиду характера дел, рассматриваемых арбитражными судами, с новеллой АПК РФ еще можно согласиться, то изменение ст. 49 ГПК РФ – это не что иное, как ограничение права граждан на доступ к правосудию. Необходимость привлечения юриста к судебному разбирательству являет собой установление экономических препятствий к получению судебной защиты, которые, как было отмечено выше, являются условием реализации принципа доступности правосудия.

Уровень благосостояния населения Российской Федерации неизменно снижается с каждым годом. Представители Счетной палаты сообщали о том, что с начала текущего года реальные располагаемые денежные доходы россиян снизились на 1,3%, Росстат в свою очередь заявил об увеличении количества граждан, живущих за чертой бедности, на полмиллиона в первом квартале 2019 года*. К слову, полмиллиона – это и приблизительное количество апелляционных жалоб, поданных по гражданским делам в суды общей юрисдикции в 2018 году*. Таким образом, очевидно, что в сложившейся после реформы ситуации гражданам предлагается незавидный выбор между повышением расходов на судебное разбирательство либо отказом от продолжения отстаивания своих прав в судебном порядке вовсе.

Очевидно, что введенные изменения – это уверенные шаги к адвокатской монополии, дискуссии о введении которой постоянно ведутся в последние годы. Такое порядок представительства в судах действительно имеет место, например, в европейских правопорядках (например, Великобритания, Франция, Швейцария). Однако есть и примеры отказа от такого подхода, в частности, такая тенденция наблюдается в скандинавских странах. Поэтому говорить о каком-то общемировом тренде в отношении данного вопроса не приходится. Гораздо разумнее подходить к его решению индивидуально, оценивая особенности и перспективы развития именно национальной правовой системы.

По мнению автора, какое бы то ни было ограничение на представительство интересов в российских судах общей юрисдикции необоснованно и преждевременно. В российских реалиях на данный момент это приводит исключительно к установлению препятствий на пути реализации гражданами права на доступ к правосудию и выглядит, скорее, как погоня за разгрузкой судебных органов.

В целом, характер нововведений процессуального законодательства, вступивших в силу с 1 октября 2019 года, сложно оценить однозначно. Все новеллы переплетены между собой, но преследуют взаимоисключающие цели. С одной стороны, из гражданского процессуального законодательства исчез фильтр обращений в рамках кассационного производства, который, безусловно, повышает доступность правосудия, но вместе с тем и влечет рост нагрузки на суды. С другой стороны, сокращено количество кассационных инстанции, произведено их распределение по экстерриториальному признаку, введен профессиональный ценз – выходит, произведен ряд действий, очевидно преследующих цели снижения количества обращений по причине роста расходов на ведение судебного процесса, удаленности судебных органов, а значит, доступ к правосудию с этой точки зрения ограничен. Влияние каких обстоятельств окажет наибольшее воздействие на систему правосудия, покажет время. Со стороны законодателя в свою очередь требуется осмысленное и разумное реагирование на складывающуюся практику и в последующем своевременное внесение в законодательные акты коррективов, отвечающих потребностям общества.