Содержание принципа непосредственного кассационного обжалования как нового элемента гражданского процесса в Российской Федерации

Судоустройство и судопроизводство в Российской Федерации часто претерпевают изменения, которые, к слову, нельзя назвать формальными. Очередная порция новелл гражданского процессуального законодательства вступила в законную силу 1 октября 2019 года. Очередные инициативы законодателя отличались дискуссионностью задолго до того, как оформились в законодательные положения. Со стороны профессионального сообщества поступало немало комментариев относительно готовящихся нововведений.

На сегодняшний день полемика не прекращается, хотя обновленная редакция Гражданского процессуального кодекса РФ (далее – ГПК РФ) уже действует. Помимо прочих немаловажных изменений, в ГПК РФ отныне зафиксирован принципиально новый подход к кассационному обжалованию решений судов общей юрисдикции – так называемый принцип «сплошной кассации»*. Терминология в отношении правил именования данного процессуально-правового явления не имеет законодательного закрепления, а потому средства массовой информации, научные публикации и высказывания правоведов изобилуют всевозможными вариациями. Полагаю, в данном случае можно поддержать позицию Борисовой Е.А.*, которая в данном случае предлагает использовать понятие «непосредственная кассация». Действительно, данный термин наиболее полно раскрывает суть называемого явления, поскольку подчеркивает опосредованный характер ранее существовавшего подхода к обращению в кассационную инстанцию, поскольку рассмотрение жалоб производилось через посредство судьи. Применительно к научно-исследовательским текстам представляется стилистически корректным использовать термин «непосредственная кассация».

Переходя к анализу сущности рассматриваемого явления, необходимо отметить, что принцип непосредственного кассационного обжалования предполагает рассмотрение кассационной инстанцией всех поступивших жалоб, соответствующих законодательно установленным правилам подачи, без проведения предварительной оценки их содержательного аспекта на предмет обоснованности заявляемых требований. Очевидно, что направленность данной инициативы заключается в стремлении повысить эффективность судебно-правовой защиты, ликвидировать существующие барьеры в применении внутригосударственных правозащитных процедур, поскольку до нынешнего периода в нашем гражданском процессуальном праве, как справедливо отмечает Борисова Е.А., было закреплено скорее право кассационного обращения, а не право кассационного обжалования*.

Если обратиться к зарубежному опыту, то становится понятным, что в европейских странах принцип непосредственной кассации распространен не повсеместно. Более того, рекомендательными актами допускается возможность установления ограничений на обжалование судебного акта в суде третьей инстанции*. Соответственно, можно свидетельствовать о том, что в европейских государствах одобрено и, более того, рекомендовано применение совершенно противоположного подхода, нежели тот, что начал действовать в российских судах общей юрисдикции с 1 октября 2019 года.

Несмотря на «антиевропейский» подход в решении данного вопроса, объективные обстоятельства к введению такой системы в российском гражданском процессе действительно существуют. В российском процессуальном праве до 1 октября 2019 года существовали «двойные стандарты»: в арбитражном процессе подача кассационной жалобы не сопровождалась её предварительной оценкой, в то время как в судах общей юрисдикции действовал порядок фильтрации обращений. Такое расхождение нередко становилось предметом критики в юридическом сообществе.

В целом, стремление к унификации внутригосударственного подхода к отправлению правосудия наблюдается у законодателя давно. Идея реконструкции процессуального права путем принятия единого ГПК РФ возникла еще в 2014 году*. Одной из целей создания единого ГПК РФ авторы называют устранение противоречий между двумя отраслями процессуального права – гражданским и арбитражным процессом. В частности, в п. 53.2 Концепции единого ГПК РФ в отношении необходимости минимизации значения усмотрения судьи при оценке приемлемости жалобы указано, что «критерий существенного характера нарушения норм материального права и (или) норм процессуального права, повлиявшего на исход судебного разбирательства и приведшие к нарушению их прав и законных интересов, должен определяться коллегиально». Рассматриваемые в настоящей статье новеллы в полной мере отвечают обозначенным выше приоритетам развития процессуального права в целом.

Перейдем к обзору основных нюансов обновленных правовых норм. Кассационная жалоба на вступившие в законную силу судебные постановления подается по новым правилам через суд первой инстанции. Безусловно, данное нововведение объясняется исчезновением потребности в оценке содержательного аспекта обращения, а потому подготовительные действия к передаче жалобы в суд кассационной инстанции вполне обоснованно возлагаются на суд первой инстанции.

Рассмотрением кассационных жалоб теперь занимаются новые судебные органы – кассационные суды общей юрисдикции (далее – КСОЮ)*. Данное нововведение, пожалуй, требует дополнительного комментария. Создание КСОЮ оценивается в профессиональном сообществе неоднозначно. Инициатива, которой вводится принцип экстерриториальности судов третьей инстанции, с одной стороны призвана снизить зависимость судебных органов от исполнительной власти региона, на которую традиционно жаловались заявители*, но с другой стороны такой разброс судов по стране повлечет рост затрат на рассмотрение дела. Какой фактор окажется решающим в данном случае, рассудит только время, но уже сегодня вызывает сомнения достаточность созданных КСОЮ. Слабо прослеживается логика законодателя: принцип непосредственного кассационного обжалования неизменно повлечет рост нагрузки на суды и значительное увеличение общего объема рассматриваемых дел, в то же время количество судебных органов сокращено практически в 9,5 раз (создано 9 КСОЮ по всей территории РФ, при этом ранее кассационная инстанция существовала в каждом субъекте). Таким образом, доступность правосудия, которую обеспечивает принцип непосредственного кассационного обжалования, очевидно, в значительной степени снижается за счет: а) удаленности судебных органов; б) их недостаточного количества. Эти опасения вызваны не праздными рассуждениями. Следует обратить внимание на следующие статистические сведения по кассационному обжалованию: в 2017 году арбитражными судами (с учетом Суда по интеллектуальным правам) было рассмотрено 96 657 дел, в 2018 году этот показатель увеличился до 107 427; судами общей юрисдикции (без учета уголовных дел) в 2017 году было рассмотрено 212 136 жалоб, из них передано в суд кассационной инстанции лишь 7 986 жалоб (3,7%), в 2018 году общее количество рассмотренных жалоб возросло до 219 972, а до рассмотрения суда дошли уже 4% жалоб – 8 978*. Таким образом, опосредованная кассационная система обжалования отсеивала 96% обращений заявителей. В соответствии с нынешними правилами вся эта масса заявлений дойдет до рассмотрения в судебном заседании. Более того, разумно ожидать роста обращений, поскольку появилась гарантия на рассмотрение дела третьей инстанцией при соблюдении формальных требований со стороны заявителя. Учитывая практически равное количество судов третьей инстанции в системе арбитражных судов и судов общей юрисдикции, а также примерно двукратное соотношение статистических данных по нагрузке на указанные инстанции становится очевидным, что выражаемые опасения о недостаточности числа КСОЮ не голословны.

Среди новелл ГПК РФ следует также отметить сокращение законодателем срока кассационного обжалования до 3 месяцев, исчисляемых со дня вступления в законную силу обжалуемого судебного постановления*. Ранее на данные действия заявителям отводилось полгода. Возможно, сокращение сроков снизит количество поданных обращений, однако в таком случае едва ли можно продолжать вести речь о доступности судебной защиты.

Резюмируя вышесказанное, хотелось бы отметить, что проводимая реформа процессуального законодательства, как и любое масштабное преобразование, далеко не идеальна. Сам принцип непосредственного кассационного обжалования, введенный в гражданский процесс и, на первый взгляд, носящий исключительно положительный характер, не так однозначен. Является ли он результатом развития или стагнации правовой системы? Нивелирование фактических препятствий к реализации права на обжалование судебных актов можно рассматривать как безусловную пользу для общества. Но при анализе сущности явления становится очевидным, что переход к непосредственной кассации может сигнализировать о низком уровне развития судебной системы в целом. С точки зрения качества судопроизводства и оптимизации нагрузки на суды роль судьи-посредника, оценивающего правовые перспективы рассмотрения жалобы кассационной инстанцией, значительна, и система опосредованной кассация при прочих равных должна выглядеть эффективно. Однако такие показатели достигаются лишь в правопорядках с высоким уровнем доверия к суду и удовлетворенности граждан качеством правосудия. Когда на этапе фильтрации решение принимается в большей степени на основании формального, а не содержательного аспекта, система работает лишь на ограничение прав граждан. В наших правовых реалиях, к сожалению, пока наблюдается низкий уровень доверия к суду со стороны граждан*. При таких обстоятельствах фильтрация жалоб в суде третьей инстанции действительно выглядела как механизм, препятствующий реализации права на справедливое разбирательство дела.

Учитывая изложенное, в нынешних условиях, реформирование подхода к кассационному обжалованию решений судов общей юрисдикции видится положительным. Поскольку рассмотрение дел нижестоящими судами действительно зачастую влечет принципиальное нарушение норм материального и процессуального права, отказ от оценки содержания жалобы при обращении в суд кассационной инстанции, по мнению автора, отвечает потребностям российской общественности. Однако при общем повышении качества судопроизводства и доверия к судебным органам со стороны населения, полагаю, не исключен возврат к прежней опосредованной системе кассационного обжалования, возможно, в рамках тождественных моделей единого, унифицированного процессуального права.